Таня Гроттер и Болтливый сфинкс - Страница 31

– Если я что-то понимаю в людях, не пройдет и полугода, как у Ягге появится невестка! – сказала Таня.

– Почему это? Да ни за что!

– Катька не только красивая, но и упорная. А ты хоть и прешь как танк, и из пулеметов стреляешь, да только у танков дизель быстро заканчивается. Едва танкист вылез с пустым ведром и, озираясь, побежал в кустики, тут его цап под белы ручки и доброе утро, господин Лотков!

* * *

На обед Таня шла с Пипой. Круглая как шарик Пенелопа катилась впереди, на ходу ухитряясь вещать сразу по двум зудильникам. На одном висела неизменная тетя Нинель, в другом же прыгало нервическое лицо папули, вечного председателя В.А.М.П.И.Р. и прочих потусторонних организаций.

За Пипой брел верный Генка Бульонов, на челе читалось глубокое нравственное удовлетворение от того, что у него такая замечательная во всех отношениях девушка.

Ощущалось, что Пипа счастлива и довольна как собой, так и миром. Еще полгода назад она упорно худела и замучивалась подбирать себе одежду, зато теперь наступил счастливый момент примирения с собственным телом. Толщина стала ее визитной карточкой, и каждый лишний килограмм только добавлял на карточку позолоты – не более.

Когда однажды залетевшая в Тибидохс Зализина брякнула: «Да ты тяжелее Бульона на центнер с гектара!», Пипа даже не разозлилась и хладнокровно отвечала: «Ну и что? У него ноги как циркуль и каждый шаг километр, а я все равно быстрее качусь!»

Дочь дяди Германа освоила важнейшее правило взрослой жизни. Если не можешь спрятать физический порок – преврати его в достоинство. Лишь то надежно спрятано, что лежит на глазах у всех. Осмыслив этот простой принцип, Пипа умиротворилась и радостно каталась по коридорам Тибидохса вслед за высоченным Бульоновым.

Единственное, в чем Пипа не делала заметных успехов, была магия. Дар по-прежнему пробуждался у нее, только когда Пипа бушевала и выходила из себя. В эти минуты Большая Башня тряслась и содрогалась, а двери Жилого Этажа распахивались в противоположную сторону, точно их выворачивал незримый сквозняк.

«Ох уж эти интуитивщики! Что Пипа, что Кирьянов! У меня от них мигрень!» – морщась, стонала Великая Зуби и требовала у Ягге срочно выписать Пипе успокаивающего.

Под конец, утомленная одновременной беседой с папулькой и мамулькой, Пипа состыковала оба зудильника экранами, столкнув дядю Германа и тетю Нинель нос к носу, что немало тех озадачило, поскольку в Москве они сидели по разным комнатам огромной своей квартиры и встречались лишь изредка.

– Пусть хоть так пообщаются! А то жалуются мне друг на друга, надоели! – пояснила Пипа Тане.

– Они что, поссорились? – спросила Таня.

Пипа дрогнула щеками и возвела глаза к потолку.

– Не то чтобы поссорились. Но старичкам вечно надо на кого-нибудь пообижаться. Если же никого поблизости не подворачивается, они дуются друг на друга. Сил-то много еще, а гнобить некого!

– А Халявий?

– Ага, поймаешь его! Отожми карман домкратом. Халявий вечно по клубам шляется, а домой является только для того, чтобы чего-нибудь украсть.

Пипа посмотрела на Генку, и к губам у нее прилипла коварная ухмылочка.

– То ли дело родители Бульона! Они за годы совместной жизни до того унифицировались, что папу от мамы отличишь лишь по лысине и хрустящим коленкам! Они вместе ходят, вместе улыбаются, даже на вопросы отвечают одинаково! Когда они узнали, что мы с Геночкой вместе, то воскликнули: «Ужас какой!» Не «Какой ужас!» заметь, а именно так – «Ужас какой!»

Генка вздохнул. Было заметно, что он обиделся на Пипу за характеристику родителей, но перечить не смеет. К тому же спорить с дочкой Дурневых было бесполезно. Она тарахтела как швейная машинка, у Бульонова же слова склеивались одно с другим медленно. Кроме того, Пипа вечно забывала, что сказала за пять минут до того. Вот и получалось, что, когда Бульонов начинал с ней спорить, Пипа уже искренне недоумевала, чего он разбухтелся и по какому поводу. Нигде не задерживаясь, мысль ее кавалерийским галопом проносилась совсем далеко, так что дискутировать приходилось с ментально отсутствующим собеседником.

– Ну все-все! Мир! Вечно дуется как баба! Идем! – Пипа звучно чмокнула Бульона в щеку и потянула его за собой.

Генка грустно потащился следом. На лице его запечатлелось недоумение человека, который никак не может определиться: обижаться ему или нет. Результат колебания был предсказуем. Решение Бульона проявить характер отодвинулось до очередного раза и перешло в то, во что всегда переходят отложенные решения, а именно в ничто.

* * *

Зал Двух Стихий постепенно наполнялся проголодавшимися учениками. В воздухе витало ожидание обеда. Деревянные ложки нетерпеливо подпрыгивали и стучали о столешницы, воспринимая общее нетерпение. Белозубые молодцы из ларца ухитрялись быть сразу везде. Казалось, они троятся и даже четверятся. Со скоростью, едва поддающейся глазу, они носились между столами, расстилая самобранки бесконечно выверенным и точным броском.

Поклеп, с утра улетавший в Центральную Россию, вернулся в Тибидохс с курчавой темноглазой девочкой лет одиннадцати. Девочка, вероятно, новая ученица, шла позади завуча, сунув руки в глубокие карманы своих слишком просторных бежевых брюк. Вид у нее был независимый. Тибидохс с его готическими башнями, Лестница Атлантов, грозный караул циклопов и утробная, непрерывная дрожь стен над Жуткими Воротами не вызывали у нее даже легкого любопытства. А ведь все это она видела впервые!

Краснолицый, с обледеневшими бровями Поклеп то и дело нетерпеливо оглядывался на свою спутницу и тихо кипел, однако на открытый взрыв не отваживался.