Таня Гроттер и Болтливый сфинкс - Страница 45

Для самой Тани позолота романтики с Лысой Горы давно облупилась. Теперь Лысая Гора все чаще представлялась ей тем, чем была на самом деле – суетливым демоническим муравейником.

Студию зудильникового вещания Таня узнала по ржавой крыше в форме буквы «Г». Расположена студия была неудачно, в низине между складками гор, и ее замело до второго этажа. По этой причине главный вход был скрыт под толстым слоем наледи, а альтернативным входом служило одно из окон второго этажа. Два циклопа в бараньих шкурах сидели, свесив ноги, на подоконнике и по ледяной дорожке головой вниз скатывали всех, кто им активно не нравился. Практический же опыт показывал, что активно не нравились циклопам все, кто не давал им взятки.

Заметив Таню, ближайший циклоп потянулся было к ней рукой, заросшей до ногтей рыжим волосом, но перстень Феофила Гроттера сверкнул на пальце предупреждающей искрой. Несмотря на свои зашкаливающие габариты, циклоп не был полным идиотом. Спохватившись, он ногтем принялся соскребать с плеча Тани какую-то малозаметную соринку, бормоча:

– Ох, как изгваздалась! Аккуратнее надо быть, барышня!

Гробыни в студии Таня не нашла. Там вообще никого не было: ни Гробыни, ни Грызианы, ни операторов. Студия выглядела заброшенной. Лишь где-то с краю, у тяжелых штор, валялась забытая крышка гроба и стояли две прислоненные к стене лопаты.

На единственной железной колонне болталась пожелтевшая бумажка, призывавшая:

«Гость! После эфира закопайся сам. Грызиана».

Судя по нескольким глубоким царапинам рядом на стене, не всем знатным гостям нравилось подобное самообслуживание.

Таня вышла из студии и, ругая полетные блокировки, потащила тяжеленный контрабас к дому Гробыни. Дом она хорошо запомнила с прошлого раза. Массивный, двухэтажный, с решетками на окнах, он некогда, помнится, поразил ее полным отсутствием дверей. Таня попыталась использовать заклинание Пролазиус и пройти сквозь стену, но Пролазиус оказался блокированным снаружи или изнутри.

Дважды обойдя дом по глубокому снегу, Таня отыскала подобие звонка с торчащим проводом и принялась нажимать на кнопку пальцем. Минут через десять она пришла к выводу, что либо дома никого нет, либо ее не желают слышать. Она хотела уже уйти, как вдруг стена зарябила, на мгновение стала прозрачной, и из нее вышагнул Гуня Гломов.

Узнать его было непросто. Обычно Гломов предпочитал спортивный стиль – всевозможные треники, кроссовки, растянутые джемпера и кожаные куртки. Сейчас же едва ли не первый раз в жизни Гуня был тщательно выбрит. Волосы на голове выглядели так, будто пытались познакомиться с расческой, однако знакомство не доставило им обоюдного удовольствия. Могучая мускулатура распирала изнутри тесный, плохо сидящий черный костюм. Казалось, если Гуня сведет спереди руки и напряжет мышцы спины, костюм взорвется по швам, не удержав в себе природную мощь хозяина. Более всего Гломов походил на тракториста, приехавшего в крупный город для участия в телешоу.

Таня едва успела отступить, иначе Гуня налетел бы на нее. Заметив Таню, Гломов застыл. Он явно куда-то собирался. Появление Тани стало для него неожиданностью.

– О, привет, Танюха! Ты куда это? Заходить не будешь разве? – сказал он, демонстрируя в улыбке зубы, способные отгрызть по локоть руку любого стоматолога.

– Я думала вас нет. Мне не открывали, – сказала Таня.

Гломов насмешливо уставился на раскачивающуюся на проводе кнопку.

– Ты что, жала на эту штукенцию? – поинтересовался он. – И долго?

– Долго.

– А я и сам не знаю зачем она тут висит. На Лысой Горе не звонят. На Лысой Горе барабанят – палками, пятками, головами, кто чем может, – произнес Гломов назидательно.

Фраза выглядела заученной. Видно, Гуня в разное время озвучивал ее всем своим гостям.

– Ты порезался, – сказала Таня, взглянув на его щеку.

Гломов отмахнулся.

– А, это! Четыре бритвы сломал. Ни одна мою щетину с первого раза не берет, собака такая, – сказал он рассеянно.

– А зачем брился?

Гуня ответственно засопел.

– Ну как?.. Хоть раз в жизни-то надо. Тебе что, Гробка не написала? Мы ну это… завтра сочетаемся.

– Чем сочетаетесь? – не поняла Таня.

– Ну этим… браком, – сказал Гуня, не столько краснея, сколько ржавея от удовольствия. Для легкого румянца его наждачная кожа была слишком груба.

Таня все еще не верила. С их курса, насколько она знала, никто еще не завел семью. С другой стороны, Гробыня всегда и во всем ухитрялась быть первой ласточкой.

– Ты хочешь сказать, что сделал предложение?

Гуня кивнул с глубоким удовлетворением.

– Сам додумался?

– А то как же! Гробка сказала додуматься, ну я и додумался.

– А ты хочешь?

Гуня недоуменно моргнул. Он явно не понимал сути вопроса. Это было все равно что спросить кадрового сержанта, хочет ли он идти в атаку. Есть приказ, есть задача, есть цель, а хотеть или не хотеть – это уже что-то мутное и из другой оперы.

– А почему Гробыня мне до сих пор не позвонила?

Лучше бы Таня не спрашивала. Гуня относился к тому счастливому типу людей, у которых что на уме, то и на языке.

– Ну она типа сказала, что ты все равно ничего не подаришь толкового и чего тебя лишний раз нервировать? Лучше тебя в последний момент пригласить, без подготовки, чтобы ты из кожи вон не лезла.

Внезапно Гуня поморщился и сильно ударил себя кулаком по лбу. Будь у него менее крепкий череп, такой удар легко мог бы закончиться нокаутом. Однако череп у Гуни был феноменальной прочности, как и у Тарараха. Ягунчик, помнится, некогда рассуждал, что произойдет, если из разных концов коридора Тибидохса навстречу друг другу понесутся Гуня и Тарарах и в центре коридора столкнутся лбами.